Антону пришла в голову изумительная идея: создать ТОИВ, то есть Тайное общество испытания воли. Это случилось после того, как нас исколошматили в Дерюгинском переулке. Антон поправился, и мы решили пойти туда снова. Мы — это Антон, Химиус, Морж, Левка Шулепа и я. Но тут встал вопрос о Вадьке Глебове, по кличке Батон, который жил в том переулке. Звать ли его в тайное общество? Когда-то давно он принес в школу белый батон, сидел на уроке, щипал мякиш и угощал желающих. А желающих было много! Кажется, пустяк: притащил батон, который всякий может купить в булочной за пятнадцать копеек. Но вот никто не догадался, а он догадался. И на переменке все просили у него кусочек, и он всех оделял, как Христос. Впрочем, не всех. Некоторым он не давал. Например, тем, кто приносил в школу бутерброды с сыром и колбасой, а ведь им, бедным, тоже хотелось батончика! Этот Вадька Батон долгое время занимал меня как личность немного загадочная. Почему-то многие хотели с ним дружить. Он был какой-то для всех подходящий. И такой, и этакий, и с теми, и с этими, и не злой, и не добрый, и не очень жадный, и не очень уж щедрый, и не то чтобы осьминог, и не совсем оглоед, и не трусливый, и не смельчак, и вроде бы не хитрец, и в то же время не простофиля. Он мог дружить с Левкой и с Манюней, хотя Левка и Манюня друг друга терпеть не могли. Был хорош с Антоном, ходил в гости к Химиусу и к Левке и ладил с дерюгинскими, которые нас ненавидели. Его друзьями были Антон Овчина и Минька Бык одновременно!
Вот и думали: как поступить с ним? Рассказать ли ему нашу тайну? Шулепа был горячий его защитник. Он говорил, что Батон никогда не предаст. Антон тоже склонялся к тому, чтобы Батона принять в ТОИВ, потому что от него могла быть польза. Не помню всех споров и рассуждений, помню лишь то, что тут была главная сласть: решать чью-то судьбу. Годится или не годится для нас. И помню, судьба Вадьки Батона мучила меня особенно. Мне очень не хотелось, чтобы он был принят в тайное общество, но сказать об этом вслух и объяснить причины я не мог. Потому что была замешана женщина. Ну, конечно, в том-то и дело! Соня Ганчук была влюблена в этого невзрачного, неопределенного, не такого и не сякого Батона. Что она в нем находила? Уши торчком, пол-лица в веснушках, редкие зубы, и походка какая-то нескладная, развалистая. Волосы у него были темные, блестящие, зачесанные немного набок и такие гладкие, будто он только что вылез из речки и причесался. Я ничего не мог понять. Но было очевидно для всех: она краснела, разговаривая с ним, норовила остаться в классе, когда он дежурил, задавала ему глупые вопросы и смеялась, когда он пытался острить. Кстати, он не умел острить. В его шутках было больше насмешки, чем остроумия. Он, например, любил поиздеваться над Яриком, отпускал по его адресу ехидные замечания. Ах, может, все это мне только мерещилось с досады! Ведь и Ярик как-то льнул к нему и хотел с ним дружить…
Он был совершенно никакой, Вадик Батон. Но это, как я понял впоследствии, редкий дар: быть никаким. Люди, умеющие быть гениальнейшим образом никакими, продвигаются далеко. Вся суть в том, что те, кто имеет с ними дело, довоображают и дорисовывают на никаком фоне все, что им подсказывают их желания и их страхи. Никакие всегда везунчики. В жизни мне пришлось встретиться с двумя или тремя этой изумительной породы — Батон запомнился просто потому, что был первый, кому так наглядно везло за никакие заслуги, — и меня всегда поражала окрылявшая их милость судьбы. Ведь и Вадька Батон стал в своей области важной шишкой. Не знаю точно какой, меня это не интересует. Но когда кто-то рассказал про него, я не удивился: так и должно быть! И сто лет назад, когда пятеро мальчишек решали жгучую проблему — посвящать или не посвящать его в свою тайну, — ему, конечно же, повезло. Решили посвятить и принять. Антон сказал, что война с дерюгинскими будет долгая, на изнурение, и нужен свой человек в их стане. Однажды после уроков повели Вадьку Батона на задворки и все рассказали. А он уже что-то подозревал. И было видно, как он обрадовался, когда ему предложили вступить в ТОИВ. Но ответил он… О, это был замечательный ответ! Тогда мы не поняли по-настоящему, прошли годы, прошла жизнь, и, вспоминая, вдруг догадываешься: вот ведь сила никакого характера!
Он сказал, что рад вступить в ТОИВ, но хочет быть вправе когда угодно из него выйти. То есть хотел быть членом нашего общества и одновременно не быть им. Вдруг обнаружилась необыкновенная выгода такой позиции: он владел нашей тайной, не будучи полностью с нами. Когда мы сообразили это, было уже поздно. Мы оказались у него в руках. Помню, задумали новый поход в Дерюгинский переулок и назначили день, но Батон сказал, что день не годится, надо перенести на неделю. Потом еще на неделю, еще на три дня, не объясняя причин, держась таинственно, и мы соглашались. Потому что он был наш, но не до конца и всякую минуту мог выйти из игры. «Если хотите, давайте хоть сегодня, но тогда без меня…» Мы стали бояться, что он предупредит Миньку Быка и вся затея с внезапным захватом переулка рухнет. Чего мы хотели? Просто пройти вверх и вниз Дерюгинским переулком, где увечили и обирали ребят нашего дома. И если нападут, дать отпор. Левка Шулепа обещал взять оружие: немецкий пугач, который бухал, как настоящий револьвер.
Наконец Батон сказал: такой-то день. Мы пошли часов в пять вечера. Когда подошли к Дерюгинскому подворью, увидели на втором этаже в окне бледную рожу Батона, и он нас тоже увидел и махнул рукой. Мы прошли весь переулок, на нас никто не напал. Черная собака не показывалась. Какие-то пацаны, катавшиеся на салазках и на досках с горы посреди мостовой, не обращали на нас внимания. Мы постояли у одной подворотни, у другой, пираты не появлялись — ни Минька Бык, ни Таранька, никто. Шулепа стрельнул в воздух, мы еще немного подождали и ушли. Все были разочарованы. Испытания воли не получилось. Ходили туда еще раза два, но так же безрезультатно. Что случилось? Куда они разбежались? Это так и осталось неизвестным, а может быть, забылось с течением лет. В памяти нет ничего, кроме ощущения досады и странного чувства: будто все это — для нашего неудовольствия и собственного покоя — подстроил Вадька Батон…
Проблема: Чем опасен «неопределенный» человек?
Сочинение по тексту Ю. В. Трифонова: Чем опасен «неопределенный» человек?
Юрий Трифонов в предложенном тексте поднимает проблему опасности человека без четких принципов и убеждений — так называемого «неопределенного» человека. Автор показывает, что такая бесформенность, отсутствие ярких черт — не слабость, а особая, коварная форма силы, позволяющая манипулировать окружающими и извлекать выгоду, оставаясь неуязвимым.
Проследим, как автор раскрывает эту мысль. Во-первых, рассказчик подробно описывает Вадима Глебова (Батона) как человека без ярких характеристик: он «не злой, и не добрый, и не очень жадный, и не очень уж щедрый», «не трусливый, и не смельчак», «не хитрец, и в то же время не простофиля». Его уникальная особенность заключается в способности быть усредненным, "никаким" в глазах других, ладить со всеми враждующими группировками («Был хорош с Антоном, ходил в гости к Химиусу и к Левке и ладил с дерюгинскими»). Эта непроявленность, неопределенность создает вакуум, который окружающие заполняют собственными проекциями и надеждами («довоображают и дорисовывают… все, что им подсказывают их желания и их страхи»), что изначально делает его положение выгодным.
Во-вторых, Трифонов демонстрирует практическую опасность такой позиции на примере вступления Батона в Тайное общество испытания воли (ТОИВ). Герой соглашается вступить, но ставит условие: «хотел быть вправе когда угодно из него выйти». Эта «необыкновенная выгода такой позиции» моментально оборачивается против членов общества: Батон, владея их тайной, но не будучи полноценным участником, получает власть над ними («Мы оказались у него в руках»). Он саботирует их планы («перенести на неделю… еще на три дня»), манипулируя их страхом, что он их предаст («Мы стали бояться, что он предупредит Миньку Быка»). В результате задуманное «испытание воли» превращается в фарс, оставив у рассказчика чувство досады и подозрение, что все было «подстроил Вадька Батон».
Второй пример дополняет первый, наглядно показывая, как теоретическая непроявленность, усредненность Батона на практике трансформируется в инструмент скрытого управления и подрыва чужих инициатив. Если первый пример описывает его сущность (отсутствие ярких черт, умение быть "своим" для всех), то второй демонстрирует реальную опасность такой сущности при столкновении с конкретными обстоятельствами.
Я полностью согласен с позицией автора. «Неопределенный» человек опасен именно своей непредсказуемостью и отсутствием моральных ориентиров, которые можно было бы понять или предугадать. Он, как хамелеон, сливается с окружением, но его истинные цели скрыты. Классическим литературным примером такого типажа является Чичиков из «Мертвых душ» Н.В. Гоголя. Его внешняя обходительность, умение подстраиваться под любого собеседника («и в барин, и в чиновник, и в даму») скрывают аферу государственного масштаба. Его усредненность, неброскость в манерах и разговоре («не слишком толст, не слишком тонок») — это маска, за которой кроется расчетливый и опасный для общества проходимец. Подобно Батону, Чичиков использует свою неопределенность, отсутствие четких принципов как щит и как оружие, ставя под угрозу доверие и благополучие окружающих.
Таким образом, Трифонов убедительно показывает, что «неопределенный» человек опасен своей скрытностью, манипулятивностью и способностью паразитировать на доверии и ожиданиях других, оставаясь при этом неуловимым и избегая ответственности. Его сила — в отсутствии ясных контуров личности, в умении оставаться "серой картой", что делает его угрозой для искренних отношений и совместных дел.
