Дрессировщик показывает все новое искусство своего слона. Слон бьет в барабан, звонит в колокольчик, жонглирует стулом и проделывает еще много других номеров. Наконец кофейный старичок подходит к краю эстрадки и обращается к зрителям на ломаном русском языке, сильно наперченном буквой «х». Он просит, чтобы одна дама (он произносит «одхин дхама») – «не муж-ч-хин, нет, нет, – дхама, женчин», – чтобы женщина взошла на эстраду, и тогда слон скажет ей «один прекр-х-асный слов»…

Легким движением смуглых рук дрессировщик делает приглашающий жест:

– Сюда, сюда!.. Один женчин!..

Но проходит секунда, две, три – и ни одна «женчин» не выражает желания идти на эстраду. Глаза индийского старика с кофейной кожей становятся грустные, испуганные, в них почти отчаяние. Он беспомощно оглядывается. Ведь срывается, срывается номер!

– Один дама… Один женчин… Сюда!

Это он просит упавшим голосом, почти тихо. Мы с мамой стоим около самой эстрады. И вдруг неожиданно для самой себя я говорю громко, протягивая руки:

– Я… я пойду!

Мама обомлела, она даже не успевает удержать меня хоть за рукав. Старый индиец, просияв, поднимает меня под мышки на эстраду и ставит на стул:

– Нич-х-его… Мерси… Не надо боисся…

Он отдает короткий приказ слону и вкладывает ему что-то в хобот… Слон опускается на передние колени – и протягивает ко мне хобот с букетиком весенних цветов.

Публика аплодирует – ей понравилось.

Старый индиец говорит мне с улыбкой:

– Мой с-х-лон говорить: вы есть самый прек-х-расный дама!

Надо что-то сказать ему – поблагодарить за цветы, – наконец, попрощаться, что ли. Взрослые это умеют – мама бы сказала очень мило все, что нужно… Но я, конечно, этого не умею! Я привстаю и от души целую его в щеку кофейного цвета. И, как всегда, когда волнуюсь, говорю одно вместо другого: не «спасибо за цветы», а «с добрым утром»!

Публика смеется и аплодирует.

Слон и старик уходят с эстрады.

Тут всеобщее внимание переключается на другое: лысый служитель объявляет, что сейчас знаменитая укротительница «мадмазель» Ирма войдет в клетку и покажет высшую школу дрессировки хищных зверей. В заключение чего «мадмазель» Ирма исполнит «смертный номер»: вложит свою голову в пасть льва Альфреда.

Публика спешит к клеткам хищников, чтобы увидеть эти чудеса. Около пустой эстрады остаемся только мы с мамой, да Шабановы, да тот старенький дедушка с внучком, объяснявший маме, что такое «зеберь».

– Леночка… – говорит маме потрясенная, перепуганная Серафима Павловна, – это же… Дорогая моя, это же просто не знаю что! Такая послушная, скромная девочка, и вдруг… Это она в отца, Якова Ефимовича, такая отчаянная растет!

Рита пренебрежительно вздергивает плечом:

– Подумаешь, какая смелая! Я бы тоже пошла на эстраду, но я этого паршивого слона ненавижу: он мою шляпку сжевал! Не хочу иметь с ним дела!

Зоя увлекает мать, тетю Женю и Риту к клеткам хищников: смотреть «смертный номер».

Мама от волнения не может вымолвить ни слова. Она только непрерывно расстегивает и застегивает пуговицу на своей левой перчатке.

– Зачем ты это сделала? – спрашивает она наконец. – Я чуть не умерла от страха! Ну зачем ты это сделала?

– Не знаю… – признаюсь я от души. – Мамочка, не сердись… Такой умный слон! И старичок этот, индиец, стоит, просит: «Один дама… один женчин!», а никто не идет к нему…

Старичок в картузе, держа за руку внука, подходит к маме:

– Вы, мадам, не огорчайтесь… У вас неплохой ребенок растет! Я, знаете, не ученый человек, но я – переплетчик, я читаю много книг, и я кое-что понимаю в жизни! Вот – все тут говорили: «эфиоп», «басурман», а кто его пожалел? Ребенок…

Проблема: Как поступить по отношению к человеку, попавшему в затруднительное положение?

Пример сочинения по тексту Бруштейн

Как следует поступать, когда видишь человека в затруднительном положении? В представленном отрывке из произведения Бруштейн автор поднимает проблему нравственного выбора между равнодушием и сострадательным действием.

Позиция рассказчика (и, очевидно, автора) ясна: увидев чужую беду, нельзя оставаться безучастным; нужно найти в себе силы помочь, проявив отзывчивость и смелость. Эта мысль раскрывается через поступок главной героини и реакцию окружающих.

Во-первых, автор показывает отчаяние старого индийского дрессировщика, чей номер вот-вот сорвется из-за того, что ни одна женщина не решается выйти к слону. Его глаза становятся "грустные, испуганные", голос – "упавшим", он "беспомощно оглядывается". В этот критический момент девочка, стоящая с мамой у эстрады, вопреки своей обычной скромности и к ужасу матери, громко вызывается помочь: "Я… я пойду!" Этот спонтанный, но искренний порыв не только спасает представление, но и приносит радость старику. Автор подчеркивает, что ее поступок был мотивирован именно сочувствием к чужой растерянности и отчаянию: "старичок этот, индиец, стоит, просит... а никто не идет к нему".

Во-вторых, после номера автор рисует реакцию зрителей. Большинство равнодушно спешит к следующему зрелищу – "смертельному номеру". Лишь старый переплетчик в картузе подходит к взволнованной матери девочки и дает нравственную оценку случившемуся: "Вы, мадам, не огорчайтесь… У вас неплохой ребенок растет! ...Вот – все тут говорили: «эфиоп», «басурман», а кто его пожалел? Ребенок…". Его слова являются ключевым авторским комментарием, осуждающим всеобщее равнодушие и возвышающим поступок ребенка, который проявил подлинное человеческое участие.

Эти примеры дополняют друг друга: первый демонстрирует сам акт помощи, совершенный из чистого сострадания, а второй – его осмысление и одобрение мудрым наблюдателем, противопоставленным равнодушной толпе. Вместе они создают целостную картину, утверждая мысль о том, что истинная человечность проявляется в готовности помочь попавшему в беду, даже если это требует личного мужества и идет вразрез с поведением окружающих.

Я полностью согласна с позицией автора. Помощь тому, кто оказался в трудной ситуации, – это не просто добрый поступок, это проявление нашей человеческой сущности. Классическим примером этого убеждения служит сцена из повести А.С. Пушкина "Капитанская дочка". Когда заблудившийся в буране Гринев встречает незнакомого мужика (которым оказывается Пугачев), он не просто показывает ему дорогу, но и дарит свой заячий тулуп, видя, как тот легко одет в лютый мороз. Этот жест милосердия, продиктованный сочувствием к чужой беде, позже спасает Гриневу жизнь. Как и девочка у Бруштейн, Гринев не рассуждал о последствиях, а просто помог человеку, попавшему в затруднительное положение.

Таким образом, текст Бруштейн убедительно доказывает: перед лицом чужой беды наш нравственный долг – преодолеть страх, стеснение или равнодушие и протянуть руку помощи. Именно такие поступки, пусть даже маленькие, делают мир добрее и человечнее.

Второй вариант

Как следует поступать, видя человека в затруднительном положении? В эпизоде с цирковым представлением А. Бруштейн раскрывает проблему нравственного выбора между равнодушием и активной помощью. Позиция автора однозначна: при столкновении с чужой бедой важно преодолеть страх и проявить отзывчивость, даже если это требует личного мужества.

Показательно, как в тексте раскрывается эта мысль. Первый пример-иллюстрация демонстрирует критический момент номера: дрессировщик, отчаянно зовущий женщину на сцену, сталкивается с всеобщим безразличием. Его глаза становятся "грустные, испуганные", голос звучит "почти тихо", а публика молчит. В этот момент девочка, вопреки своей скромности и вопреки ужасу матери, решительно вызывается помочь: "Я… я пойду!" 8. Автор подчёркивает, что её поступок — спонтанный отклик на чужое отчаяние: "старичок этот, индиец, стоит, просит... а никто не идет к нему". Этот жест не только спасает представление, но и становится актом человеческого участия.

Не менее значима реакция зрителей, ставшая вторым примером. После завершения номера толпа спешит к клеткам хищников, оставив артиста без внимания. Лишь старый переплётчик подходит к взволнованной матери и даёт оценку происходящему: "Вот — все тут говорили: «эфиоп», «басурман», а кто его пожалел? Ребёнок…" 6. Его слова — ключевой авторский акцент, осуждающий общественное равнодушие и возвышающий искренность детского порыва.

Связь между примерами — дополнение: первый показывает действие, второй — его осмысление. Вместе они иллюстрируют мысль Бруштейн: истинное милосердие проявляется в готовности помочь вопреки обстоятельствам, а общественное признание таких поступков (даже запоздалое) укрепляет веру в человечность.

Солидарна с позицией автора. Поддержка попавшего в беду — не просто долг, а естественное выражение нравственной сути человека. Классический пример — сцена из "Капитанской дочки" А.С. Пушкина. Гринёв, видя, что незнакомец (Пугачёв) легко одет в метель, дарит ему заячий тулуп. Этот жест, продиктованный искренним состраданием, позже спасает герою жизнь. Как и девочка у Бруштейн, Гринёв не рассчитывал на выгоду — он просто помог человеку.

Таким образом, текст Бруштейн убеждает: в трудной ситуации важно руководствоваться не страхом или расчётом, а сердечным откликом. Даже малая помощь способна изменить чью-то судьбу, напоминая, что человечность рождается в простых поступках.